Здесь рассказывается о прославленных мастерах-стеклоделах времён СССР, дятьковских хрустальщиках, создающих прекрасные изделия на уровне произведений искусства, о том, как старшие передают свой многолетний опыт молодым.
За широким, во всю стену вестибюля, гостиничным окном лежала припорошенная колючим февральским снегом Красная Площадь. От Спасской башни к гостинице «Россия», огибая «скалистый остров» Василия Блаженного, струился людской поток. Делегаты XXV съезда КПСС возвращались в гостиницу после окончания вечернего заседания.
По заданию газеты «Брянский рабочий» в этот вечер мне предстояло взять интервью у одного из делегатов съезда, главного инженера Дятьковского хрустального завода. Алексея Тихоновича Белого я увидел сразу, едва он переступил линию входных гостиничных дверей. Высокий, широкоплечий, с открытым лицом, он шел и что-то пояснял своему спутнику, как я позже узнал, бригадиру слесарей Карачевского завода запасных частей, тоже делегату съезда, Владимиру Андреевичу Качурину.
— ...Не случайно мы и говорим об этом, как о первоочередной задаче, — приближался ко мне знакомый голос.
У нас не было нужды представляться друг другу. Мы не раз встречались с Белым и в его кабинете, и в цехах хрустального завода. И так получилось, что эта московская наша беседа стала продолжением предыдущего разговора, который мы вели с Алексеем Тихоновичем незадолго до съезда, когда завершалось общенародное обсуждение проекта «Основных направлений развития народного хозяйства СССР на 1976— 1980 годы». Это был разговор о будущем. И вот теперь Алексей Тихонович, отвечая на мой вопрос о наиболее ярких впечатлениях на съезде, сказал:
— О XXV съезде, его значении будут, несомненно, написаны тома книг, ему посвятят свои исследования ученые, но даже самое полное изложение, самое детальное исследование можно дополнить своим личным впечатлением. Все дни работы съезда меня не покидает ощущение, что я нахожусь в главной штурманской рубке нашей страны, где прокладывается курс в будущее. Меня, инженера, особенно радует, какое место в многогранности стоящих задач отводится научно-техническому прогрессу...
Алексей Тихонович перебрал стопку съездовских, еще пахнущих типографской краской бюллетеней, отыскал нужный ему и перевернул несколько страниц.
— Вот! — он, подчеркивая важность того, что собирался прочесть, поднял руку, — «...только на основе ускоренного развития науки и техники могут быть решены конечные задачи революции социальной — построено коммунистическое общество».
Белый оторвал взгляд от раскрытых страниц бюллетеня и продолжал:
— Я думаю, что сегодня нет ни одной фабрики или завода, ни одного производства, где не чувствовалась бы острая необходимость технического переустройства на основе новейших достижений науки. У меня нет необходимости приводить отвлеченные, далекие примеры. Возьмем наш хрустальный завод...
Мы о многом говорили в тот вечер, и фраза «возьмем наш хрустальный завод» очень часто произносилась моим собеседником. Мне невольно вспомнилась древняя восточная поговорка: «В капле росы отражается солнце». Белый на конкретных примерах показывал, как в жизни пятитысячного коллектива дятьковских хрустальщиков находит отражение многогранная жизнь советской страны, ее успехи, устремленность в будущее, осуществление заветной мечты.
Снова и снова Белый обращался к томикам съездовских бюллетеней, будто еще и еще раз хотел сверить свои собственные мысли с тем, что говорилось с трибуны съезда. Вновь, теперь уже из уст Алексея Тихоновича, я услышал те высокие слова, которые были сказаны на съезде о людях труда.
— «...Каждое утро десятки миллионов людей начинают свой очередной, самый обыкновенный день: становятся у станков, опускаются в шахты, выезжают в поле, склоняются над микроскопом. Они, наверное, не думают о величии своих дел. По они, именно они, выполняя предначертания партии, поднимают советскую страну к новым высотам прогресса».
Алексей Тихонович закончил читать и, откинувшись в кресле, спросил:
Знаете, о чем я думал, когда прозвучали в Отчетном докладе Центрального Комитета партии эти слова? — Ждать , построенного на догадках ответа не стал, признался: — О своих думал, о товарищах по работе... Они доcтойны самой высокой оценки за свою трудовую самоотверженность.Вот тогда, во время разговора с Алексеем Тихоновичем Белым в московской гостинице «Россия» и родился замысел этой небольшой книжки очерков о людях, чья профессия обобщенно выражена в звонком слове — хрустальщик.
ЛИНИЯ ГЛАВНОГО
Встретив гостей, Алексей Тихонович Белый посмотрел на лежавший рядом с календарем блокнот, на пластиковой обложке которого было золотом оттиснуто: «Участнику республиканского отраслевого совещания». Блокнот напомнил о принципиальном споре, который начался тогда на совещании.
Инженер с Гусевского хрустального завода буквально восстал против мысли Белого, утверждавшего, что выполнить задания пятилетки по выпуску хрустальной посуды можно только путем комплексной механизации выработки. Гусевский коллега красноречиво даказывал,что создать настоящий звонкий хрусталь могут лишь одухотворенные, живые человеческие руки, а машины в лучшем случае будут прессовать низкопробную посуду. Его последние слова, что Гусевские хрустальщики никогда не снизойдут до хрустальных тяп-ляпов машинной выработки, потонули в одобрительном гуле голосов.
В перерыве между заседаниями Гусевский инженер сам подошел к Белому:
— Извини, Алексей, за резкость, — обратился он к нему по имени на правах старого знакомого, — но это авантюризм — браться без основательной подготовки за серьезное дело.
— А за что извинять? — с неожиданным добродушием спросил Белый. — Ты высказал свою точку зрения. Я же думаю иначе.
— Как ты не хочешь понять, что эта затея выеденного яйца не стоит! — горячо перебил его собеседник.
— Я понимаю главное, — отрезал Алексей Тихонович, — что комплексная механизация и автоматизация — магистральное направление развития всей промышленности, и заводы сортовой посуды — не исключение.
— Но ты забываешь о специфике художественного творчества, — наступал Гусевский инженер.
— Помню, всегда помню... Скажи, а трудно у вас в Гусь-Хрустальном или во Владимире достать туркменский ковер?
— Сам знаешь, — удивленный таким вопросом, отвечал собеседник, — ковры — товар дефицитный.
—А ведь туркменские ковры делают машины. И их берут не хуже, чем сделанные вручную. Хотя есть и другие, ручной работы, уникальные... Все зависит не от машины, а от нас с тобой, от художников. Техника выполнит ту программу, которую заложат в нее, как ты выразился, одухотворенные, живые человеческие руки.
Ни на том совещании, ни на последующих идея комплексной механизации выработки хрусталя не получила официальной поддержки. Белому советовали не торопиться, подождать «слова ученых» из института стекла.
А в цехе выработки Дятьковского завода мастера» как и раньше, «крутили» стеклодувные трубки и местный поэт писал приподнято: «Простой рабочий-стеклодув свой дар протягивает миру, отдав ему любовь и силу». Эти стихи, сам вид стеклодувных трубок, восторг многочисленных заводских гостей, изумлявшихся виртуозному мастерству выдувальщиков, Белый воспринимал, как упреки в свой адрес. Он знал: нелегок труд стеклодува.
Если бы удалось механизировать, а еще лучше — автоматизировать выработку хрустальной посуды, то это было бы вершиной всего, что он, Белый, сделал до сих пор. Он внес существенный вклад в освоение непрерывной варки хрусталя в ванных печах, за что был удостоен Государственной премии; на его счету несколько десятков изобретений и рационализаторских предложений с экономическим эффектом почти в полмиллиона рублей. Все это были трудные ступени к вершине, которую собирался штурмовать он сейчас.
Вместе с Белым «рубили» ступени восхождения его ближайшие помощники Николай Васильевич Серов, Алексей Кузьмич Романов, Вячеслав Васильевич Титов, Михаил Михайлович Юркевич, Юрий Яковлевич Кумыш. Сейчас он также рассчитывал на поддержку в своем коллективе. И решился пойти «на штурм», не ожидая слова ученых. Ведь идея механизированной линии была буквально выстрадана им. Он мысленно уже видел: капля за каплей хрустальная стекломасса скатывается в формы автоматического пресса, который с заданной частотой выдает на конвейер термообработки стаканы, блюдца, конфетницы...
Но при ближайшем рассмотрении эта схема распадалась на множество задач с десятками неизвестных. В отрасли не существовало тепловых агрегатов, так называемых фидеров, способных обеспечить подачу на автомат стекломассы заданной, градус в градус, температуры. Предстояло разработать несколько уникальных агрегатов, отработать теплотехнические режимы на всех переделах. Каждая задача «тянула» на отдельное серьезное исследование.
Когда Белый на одном из партийных собраний сообщил коммунистам, что подготовка к освоению машинной выработки хрусталя идет полным ходом, эту весть встретили с горячим одобрением. В многотысячном коллективе нашелся только один человек, конструктор, который высказал недовольство тем, что «Белый вешает еще один хомут на шею заводских инженерных служб». Сторонник «спокойной жизни» имел основания так говорить. Начавшиеся эксперименты не предусматривались планами освоения новой техники и технологии. Для заводских специалистов это была работа, которую они должны были выполнять сверх своих основных обязанностей.
Сверхурочных часов не считали. Главный торопился сам и торопил других, проявляя при этом неуемную страстность. Некоторые, замечая, как иногда, прервавшись на полуслове, он доставал из кармана ампулу с таблетками, склонны были думать, что причина сердечных приступов —- самоотверженность, с какой работал Белый. Даже они, близкие ему люди, не знали, что за плечами у главного — не только те полмиллиона трудных изобретательских рублей, но и нечто другое, о чем можно писать отдельное героическое повествование: партизан в пятнадцать лет, тяжелое ранение и плен, испытание силы воли вражеской петлей на шее и инсценированным расстрелом, неудачный побег из концлагеря и сутки, проведенные в яме среди мертвых тел, когда в нем самом жизнь едва теплилась, а после всего— еще два ранения на фронте...
Испытания, выпавшие на долю Белого, только усилили в нем твердый характер, доставшийся в наследство от отца.
— Новый фидер нужен мне не двадцать пятого и даже не двадцатого числа, а пятнадцатого, — требовал Белый у Николая Васильевича Серова.
Конечно, не только высокая требовательность главного воздействовала на заводских инженеров. Они сознавали, что днюя и ночуя вместе с Белым на заводе, каждый созидает то, что до них не создавалось.
Точно в назначенный срок, без остановки печи, был смонтирован фидер и опробован питатель собственной конструкции.
— «Первый блин» — на уровне, и даже выше лучших мировых образцов, — сказал с шутливой серьезностью один из испытателей.
Питатель выдавал отмеренные по заказу капли стекломассы заданной температуры, и, главное, фидер не мешал действующей ручной выработке.
После испытаний все причастные к первой победе собрались в конторке мастеров.
