Страх страхом выбивают
В богатой палитре положительных и отрицательных человеческих эмоций особое место занимает страх. Особое — потому что, как было замечено еще в глубокой древности, он коренным образом изменяет поведение человека, порою превращает его в жалкое и беспомощное существо.

Беспокойство, тревога, страх подавляют интеллектуальную деятельность, вызывают затяжные стрессовые состояния, которые, как известно, через цепочку нейроэндокринных процессов приводят к патологическим нарушениям в организме, к тяжелым заболеваниям. Среди них поражения сердечно-сосудистой системы, язвенная болезнь, кариес, некоторые онкологические заболевания — таков далеко не полный перечень болезней напряжения, или, как их еще называют, болезней века.

Правда, у страха есть и положительная сторона. Ибо он, будучи своеобразной защитной реакцией, предупреждает нас об опасности. Если бы не инстинкт самосохранения, который порождает страх перед внешней угрозой, осторожность, мы то и дело попадали бы под. машины, тонули, падали с высоты. Вызванный страхом стресс придает человеку порой необычайные силу, скорость, ловкость. Известно немало случаев, когда опасность заставляла людей преодолеть непреодолимое препятствие, поднять и удержать неподъемный груз...

И все же страх — враг, и враг опасный. Особенно если он преследует человека постоянно. Постоянный страх, гнетущие навязчивые идеи медики называют фобиями. Фобии — сами по себе тяжелейшие, трудно поддающиеся лечению нервные заболевания, но они к тому же влекут за собой не менее тяжелые болезни — сердечные, желудочные и многие другие.
Философы и врачи древнего мира искали способы борьбы со страхом. Много внимания этой важной проблеме уделяет современная медицина и психофизиология. Недавно в ленинградском Институте физиологии им. И. П. Павлова АН СССР разработан новый, эффективный метод лечения навязчивых страхов, фобий. Об этом методе и пойдет здесь речь.

НЕВИДИМЫЙ ПРОТИВНИК

Медицина располагает богатым арсеналом средств для подавления навязчивых страхов. Это и многочисленные лекарства — транквилизаторы, и классические приемы психотерапевтического воздействия, направленные на снижение эмоционального напряжения, на достижение эмоционального комфорта, например гипноз, и популярные ныне методы релаксационного аутотренинга, самовнушения. Однако все эти средства недостаточно эффективны. Транквилизаторы облегчают состояние больного, но не избавляют надолго от страхов и навязчивых идей, к тому же держаться всю жизнь на лекарствах тяжело. Далеко не всегда дают эффект и обычные методы психотерапевтического воздействия. В частности, потому, что человек, который охвачен тревогой, которого терзает страх, не может следить за динамикой болезни, точно и объективно оценивать свои переживания. Иными словами, потому, что страх — противник невидимый.

Как же так? Ведь портрет страха всем известен. Достаточно вспомнить искаженное ужасом лицо Ивана Грозного на полотне Репина. Всем знакомы ощущения, связанные с неприятнейшим эмоциональным состоянием: «сердце ушло в пятки», «дыхание перехватило», «бросило в жар», «мороз по коже», «засосало под ложечкой», «спина взмокла»... За всеми этими субъективными ощущениями — вполне объективные физиологические процессы: изменения деятельности сердца и органов дыхания, мощные катехоламиновые реакции. Еще сто лет назад американский психолог и философ У. Джеймс высказал гипотезу о существовании связи между физиологическими явлениями и эмоциями. Он утверждал, что мимические мышцы лица напрягаются и расслабляются под влиянием внутренних физиологических процессов и работа этих мышц позволяет нам ощутить наше эмоциональное состояние. Сегодня обратные связи, определяющие эмоциональные состояния, в том числе и страх, воздействующие на внутренние органы, изучены подробно и обстоятельно. Так можно ли утверждать, что страх остается противником невидимым?

Увы, это так. Потому что в процессе лечения больной, не может его увидеть и измерить, как измеряют температуру тела, или пульс, или частоту дыхания.
ПРОТИВНИК ВИДИМЫЙ

Сделать страх видимым, материализовать, зафиксировать на ленте самописца или показать на экране осциллоскопа, предъявить больному его материализованный страх, чтобы он, больной, мог оороться с противником лицом к лицу и победить его. Такой была главная цель работы, которую несколько лет назад начала в Институте физиологии доктор медицинских наук Е. И. Попова со своими коллегами И. А. Коптеловой и В. Л. Филипповым.

Увидеть страх — значит увидеть вызванные им изменения в системах организма и их функциях. Но какие именно перемены, какие биологические сигналы следует фиксировать? Разумеется, наиболее типичные для страха. Мы их уже упоминали. «Сердце ушло в пятки», «сердце защемило» -— это, наверное, можно фиксировать по частоте пульса, по электрокардиограмме; понятно, что пневмограмма бесстрастно отметит момент, когда у больного «перехватит дыхание»; сложнее измерить приборами спазмы желудка и кишечника («засосало под ложечкой», «живот схватило»), но в принципе возможно и это. Однако каждый из таких «индикаторов» страха сильно зависит от индивидуальных особенностей человека, его общего здоровья, эмоциональной возбудимости. Надежнее же всего кожно-гальванический рефлекс, или реакция (КГР) — самый устойчивый и постоянный физиологический показатель эмоционального напряжения.

Кожно-гальваническая реакция — это изменение электрического сопротивления кожного покрова, связанное с активизацией потовых желез до начала выделения пота. А деятельность потовых желез, в свою очередь, стимулируют нервные импульсы, которые поступают по. симпатическим волокнам и регулируются ретикулярной формацией среднего мозга и гипоталамусом. Каждое неожиданное изменение внешней
ситуации, обстановки в окружающей человека среде отражается на электрическом сопротивлении кожи (в этом я убедилась сама, о чем несколько позже).

Неотвратимая реакция наших потовых желез на любые внешние перемены и определяет целую группу общеизвестных субъективных «визитных карточек» страха: «мороз по коже», «побежали мурашки», «спина взмокла» и пр. А получить их объективную картину совсем не трудно: достаточно приложить электроды к ладони и тыльной стороне руки или к кончикам пальцев и вывести электрический сигнал на самописец или экран.

Итак, в качестве видимого показателя страха была выбрана кожно-гальваническая реакция. Теперь можно было перейти к главному: научить людей управлять этой реакцией, подавлять ее, а значит, подавлять страх. По своему принципу задуманная методика несколько напоминала телевизионную игру электронный хоккей: светящуюся точку, шайбу, нужно загнать в узкое пространство между двумя светящимися черточками — в ворота. В задуманной Е. И- Поповой и ее коллегами «игре» против страха в роли шайбы должны были выступить эмоции испытуемого, материализованные в виде кривой КГР, в роли ворот — две параллельные прямые, ограничивающие заданный экспериментатором узкий коридор, в котором обязана была оставаться кривая.

В электронных играх движением светящейся точки управляют с помощью рычажков и верньеров, в методике Института физиологии — волей человека, его способностью подавлять свой страх.

Установка с биологической обратной связью для контроля за эмоциональным состоянием и активного воздействия на это состояние была разработана в ОКБ биомедицинской кибернетики П0Д руководством главного конструктора доктора технических наук В. М. Аху-тина. В Институте физиологии я не только видела эту установку, но и, с любезного разрешения Евгении Ивановны Поповой, уселась перед экраном осциллоскопа в кресло, напоминающее зубоврачебное. Это сходство вызвало у. меня легкое беспокойство.

РЕПОРТАЖ В СОСТОЯНИИ ЛЕГКОГО БЕСПОКОЙСТВА

Итак, я в кресле, передо мной экран осциллоскопа. Ирина Александровна Коптелова приносит пучок разноцветных проводов, заканчивающихся датчиками, блестящими зачищенными концами, электродами разной формы и размеров. Датчики, зачищенные концы, электроды закрепляют на моих руках с помощью манжет, зажимов, пластыря. На указательном и среднем пальцах правой руки — электроды для снятия КГР, на указательном пальце левой руки — датчик пульсотахометра, на этой же руке у запястья еще два электрода, о назначении которых скажу несколько позже.

И. А. Коптелова включает осциллоскоп, и между двумя светящимися прямыми я вижу пульсирующую кривую несусветной формы, напоминающую неразборчивую подпись нервного, куда-то спешащего человека. Это и есть кривая моей КГР, а неспокойная ее форма и большой размах, поясняет Ирина Александровна, связаны с необычной для меня обстановкой, а также (это уже догадываюсь я) с легким моим беспокойством, вызванным воспоминаниями о визите к дантисту...

Наблюдать за своими эмоциями — занятие увлекательное. Я припоминаю различные неприятности, случавшиеся со мной совсем недавно и в далеком детстве — форма кривой становится еще более причудливой, амплитуда резко возрастает, а пики вылезают далеко за пределы контрольных линий. Я стараюсь сосредоточиться на приятных воспоминаниях, расслабиться — и кривая успокаивается, убирается в контрольные рамки.

Я продолжала играть со своей кожногальванической реакцией и в конце концов научилась управлять своенравной кривой. По крайней мере мне так показалось. Но тут раздался странный звук, напоминающий гудок старого парохода,не испугал меня, но от неожиданности кривая заплясала вновь. Едва я привела ее в порядок, как послышался новый звук, совсем иной — высокий, холодный, неприятный. Не знаю почему, но на душе сразу же стало тягостно, тревожно. Было ясно: это — сигнал страха. На экран не хотелось смотреть — пики разбушевавшейся кривой уходили за его пределы.

Трижды после этого звучал предупреждающий «пароходный гудок», и неизменно через некоторое время следовал пронзительный, угрожающий сигнал. Всякий раз он вызывал у меня неясную тревогу, справиться с которой мне никак не удавалось. Но тут меня успокоили: чтобы победить страх, одного сеанса мало. Страдающие фобиями проходят несколько этапов тренировки, на это, как правило, требуется 10—15 сеансов.

Прежде чем рассказать об этих этапах,о деталях разработанного и с успехом применяемого метода, приведем три истории болезни.

Установка для выработки навыков эмоционального самоконтроля, разработанная в Институте физиологии им. И. П. Павлова АН СССР. Испытуемый находится перед экраном осциллоскопа,на который выводится кривая КГ

Лента самописца с записью физиологических параметров пациента, проходящего курс лечения на установке Института физиологии: 1 — отметка времени, 2 — электрокардиограмма, 3 — отметки звуковых сигналов, 4 — кожно-гальваническая реакция, 5 — границы дозволенного отклонения КГ.

Кривые КГР: испытуемый, ожидающий электрический удар, испытывает страх (слева); страх удалось преодолеть (справа)

ТРИ ИСТОРИИ

История первая — студентки Наташи.

В семнадцать лет окончила школу и стала готовиться в пединститут. Вступительные экзамены не выдержала, а сказать об этом любящим родителям не решилась. Долго обманывала, изворачивалась — пока не случилась беда. За семейным ужином ее спросили, как дела в институте. Наташа в этот момент пила чай со сгущенкой и поперхнулась ею. С той поры стала бояться есть на людях, но садилась за трапезу только тогда, когда кто-то был дома — чтобы мог вызвать скорую помощь, если что случится. Потеряла интерес к жизни, стала чахнуть и слабеть, могла принимать один лишь рисовый отвар, за полтора года потеряла 15 килограммов. В таком состоянии Наташа легла в одну из психоневрологических клиник Ленинграда.

Е. И. Поповой и ее помощникам потребовалось 15 сеансов, чтобы поставить девушку на ноги. Страх отпустил ее. Начала работать. Поступила в пединститут, с которого начались все ее беды. Сейчас ей 22 года, скоро станет учительницей.
История вторая — хоккейного тренера Константина Семеновича. В юности был неплохим хоккеистом, в зрелые годы стал хорошим тренером. Его любили ученики, он был здоров, занимался любимым делом. А потом появился страх — навязчивая мысль о смерти от паралича сердца. Боялся спуститься в метро, боялся выйти на улицу. Лечение в психоневрологическом диспансере не дало результата.

После тринадцатого сеанса тренировки на установке Института физиологии Константин Семенович научился управлять Амплитудой кривой своей КГР. У него возродился спортивный азарт: если кривая не сдавалась, он просил новую попытку, чтобы отыграться. И отыгрался полностью — сейчас он здоров, снова работает с юными хоккеистами.

История третья — моряка Сергея Артемьевича. Причиной его болезни было море. Однажды во время долгого плавания, в непогожий, пасмурный день он вдруг подумал, что может никогда не увидеть земли. И ему стало страшно. Страх постоянно преследовал его: моряк боялся оставаться на палубе, потому что вокруг до горизонта было море, он не мог спуститься в каюту, потому что боялся замкнутого пространства. Развился тяжелейший невроз — тревожно-фобический синдром. Он долго скрывал свое состояние от окружающих, стал попивать, через силу выходил в море. А потом сдался.

Для Е. И. Поповой этот случай оказался одним из самых трудных. Моряку никак не удавалось справиться с кривой КГР на экране. И тогда Евгения Ивановна пошла на крайность: прикрепив электроды к своей руке, она сказала: «Моя безопасность в ваших руках. Если не сможете управлять собой, то удар током получу я». .

Страх за другого человека оказался сильнее фобии. Лечение пошло успешно. Сергей Артемьевич рассчитывает снова выйти в море.

Здесь самое время сказать, что крайнее средство, которым Е. И. Попова воспользовалась, чтобы исцелить моряка, вовсе не экстравагантная выходка. В основе метода лежит принцип, который несколько упрощенно можно сформулировать так: страх страхом выбивают. А источником целительного страха служит угроза наказания электрическим током. Для этого, к запястью левой руки пациентов специально подведены два провода. Помните, я обещала рассказать о их назначении?

НАКАЗАНИЯ —НЕЗАСЛУЖЕННЫЕ И ЗАСЛУЖЕННЫЕ

Страх выбивают страхом. Как это понимать?

До сих пор для лечения фобий использовались релаксационные методы, в основе которых было заложено стремление успокоить больного, расслабить его и таким способом снять напряжение, тревогу, страх.

Принцип метода, разработанного в Институте физиологии, диаметрально противоположен: создать в процессе лечения искусственную стрессовую ситуацию, смоделировать страх и на этой модели обучить пациента преодолевать тревоги и страхи, возникающие в реальной жизни.

Обучение проходит в три этапа. О первом из них уже рассказано: больной должен научиться быть безразличным к звуковым раздражителям, не реагировать на них. По сути дела это подготовка к лечению, первые, предварительные тренировки.

На втором этапе один из звуковых раздражителей наполняют новым смыслом, связывают с вполне конкретной угрозой. В конце высокого пронзительного сигнала человек неотвратимо получает ощутимый, пожалуй, даже болезненйый удар электрическом током. Мы уже сравнивали слежение за кривой КГР и управление ею с игрой в электронный хоккей, а в хоккее, как известно, за нарушение правил судьи наказывают игроков. Логично предположить, что и на установке Института физиологии наказания следуют после неудачных попыток справиться с кривой. Это было бы справедливо. Однако на втором этапе тренировок . ни о какой справедливости нет и речи. Даже если кривая КГР на экране находится в норме, пациент все равно получает электрический удар.

Такое наказание вызывает у человека естественное недоумение, он обижается на врача, требует объяснений, а врач от объяснений уклоняется: в конце концов тренировка дело добровольное. Тревожный звуковой сигнал, неотвратимость электрического удара вызывают особую тревогу больного. Модель страха построена. Можно переходить к третьему этапу — тренировке активного подавления страха.

А на третьем этапе торжествует справедливость: незаслуженные наказания отменяются. Если во время сигнала, который предупреждает о приближении рокового мгновения, человек возьмет себя в руки и сумеет удержать кривую своей кожно-гальванической реакции в заданных на экране границах, электрического удара не. будет. Не сумел — пеняй на себя. И человек отчетливо осознает, что все теперь зависит от его воли и умения. Не справится с кривой — будет наказан. А справится, так за что его наказывать? И он справляется. И побеждает страх...

Метод Е. И. Поповой и ее коллег хорошо себя зарекомендовал. Очевидно, он найдет широкое применение не только в клинической практике. Наверное, он будет полезен и в профессиональном тренинге — вряд ли надо перечислять профессии, где требуется бесстрашие, способность идеально владеть собой в критических ситуациях. Возможно, его удастся использовать и в спортивной тренировке — прыгунов в воду, парашютистов, гимнастов, акробатов.

А люди практически здоровые, не сталкивающиеся в повседневной жизни с профессиональным риском и прочими опасностями, наверное, прекрасно обойдутся без таких тренировок. Потому что, утверждает Евгения Ивановна Попова, наши тревоги и страхи (кто без них обходится?) можно и нужно подавлять без лекарственных препаратов и специального оборудования. Надо только научиться трезво оценивать любую обстановку, никогда не терять надежды на успех, не бояться риска. Надо верить в себя — и не будет страха.

Смелость есть надежда

НЕСКОЛЬКО КОМПЕТЕНТНЫХ СУЖДЕНИЙ

Аристотель: Пусть будет страх (phobos) — некоторого рода неприятное ощущение или смущение, возникающее из представления о предстоящем зле, которое может погубить нас или причинить нам неприятность: люди ведь боятся не всех зол ... но лишь тех, которые могут причинить страдание, сильно- огорчить или погубить, и; притом в тех случаях, когда [эти бедствия] не [угрожают] издали, а находятся так близко, что кажутся неизбежными. Бедствий отдаленных люди не особенно боятся. Все знают, что смерть неизбежна, но так как она не близка, то никто о ней не думает.

Если же в этом заключается страх, то страшным необходимо будет все то, что, как нам представляется, имеет большую возможность разрушить или причинить вред, влекущий за собой большие горести. Поэтому страшны и признаки подобных вещей, потому что тогда страшное кажется близким. Это ведь называется опасностью, близость чего-нибудь страшного. ...Вели страх всегда бывает соединен с ожиданием какого-нибудь страдания, которое может погубить нас и которое нам предстоит перенести, то, очевидно, не испытывает страха никто из тех людей, которые считают себя обеспеченными от страдания.

... Раз ясно, что такое страх и страшные вещи, а также — в каком состоянии люди испытывают страх,— ясно будет также, что такое быть смелым, по отношению к чему люди бывают смелы и в каком настроении они бывают смелы, потому что смелость противоположна страху и внушающее смелость противоположно страшному. Таким образом, смелость есть надежда, причем спасение представляется близким, а все страшное — далеким или совсем не существующим. Быть смелым значит считать далеким все страшное и близким все внушающее смелость.
... А смелое настроение является у людей в тех случаях, когда они сознают, что, имев во многом успех, они ни в чем не терпели неудачи или что, побывав много раз в ужасном положении, они всегда счастливо выходили из него. Вообще люди бесстрастно относятся [к опасности] по одной из двух причин: потому что не испытали ее и потому что знают, как помочь... [Смелы мы] и в тех случаях, когда данная вещь не страшна для подобных нам или для более слабых, чем мы, и для тех, кого, как нам кажется, мы превосходим силой, а таковыми мы считаем людей в том случае, если мы одержали верх над «ими самими или над людьми ... им подобными. [Смелы мы] и
тогда, когда, как нам кажется, на нашей стороне перевес и в количестве, и в качестве средств, обладание которыми делает людей страшными, а таковы: значительное состояние, физическая сила, могущество друзей, укрепленность страны, обладание всеми или важнейшими способами для борьбы.

«Античные риторики» М.: МГУ, 1978

Мишель Монтёнь: Я прилагаю всяческие старания, чтобы с помощью упражнения и размышления усилить в себе душевную неуязвимость, к чему я в немалой мере приуготовлен самой природой и что является большим преимуществом для человека... Нужно, чтобы дух был неизменно уравновешенным и спокойным; чтобы он не был бездеятелен, но вместе с тем и не чувствовал гнета... В то время как тело ощущает возложенный на него груз в полном соответствии с его действительным весом, дух, нередко в ущерб самому себе, усугубляет и преувеличивает его тяжесть, определяя ее, как ему заблагорассудится.

...Затрачивая крайне незначительные усилия, я пресекаю еще в зародыше возникающие во мне душевные переживания и ухожу от того, что начинает меня тяготить, прежде чем этот гнет станет по-настоящему обременительным. Кто не отменяет отплытия, тому уже не отменить плаванья. Кто не умеет захлопнуть дверь перед своими бурными чувствами, тот не изгонит их, когда они вторгнутся внутрь. У кого нейдет с началом, у того оно не пойдет и с концом.

«Опыты», Кн. III.

Михаил Зощенко: Был период, когда меня страшила улица. Я стал избегать ее. Перестал ходить пешком. Поначалу это казалось чудачеством. Однако за этим чудачеством лежала «целесообразность». Дома меньше опасности. На улице — коровы, собаки, мальчишки, которые могут побить. На улице можно заблудиться. Можно потеряться, исчезнуть. Могут украсть цыгане, трубочисты. Могут задавить экипажи, машины. Вне дома — вода, война, газы, бомбы, самолеты...

Нервные связи соединяли улицу с десятками бед.

Условные доказательства опасности улицы были многочисленны...

Этот финал легко было назвать психической болезнью. Между тем это был всего лишь бурный ответ (верней: комплекс ответов) на условные раздражители. Причем ответ целесообразный с точки зрения бессознательной животной психики. В основе этого ответа лежал оборонный рефлекс. В основе ответа была защита от опасности...

Разум не контролировал этот ответ. Логика была нарушена. И страх действовал в губительной степени.

Этот страх цепко держал меня в своих объятиях. И он не сразу оставил меня. Он сжимал меня тем сильнее, чем глубже я проникал в тот поразительный мир, законы которого я так долго не мог понять,Но я проник за порог этого мира. Свет моего разума осветил ужасные трущобы, где таились страхи, где находили себе пристанище варварские силы, столь помрачавшие мою жизнь.

Эти силы не отступали, когда я вплотную подошел к ним. Они приняли бой. Но этот бой был уже неравный. Я раньше терпел поражения в темноте. Не зная, с кем я борюсь, не понимая, как я должен бороться. Но теперь, когда солнце осветило место поединка, я увидел жалкую и варварскую морду моего врага. Я увидел наивные его уловки. Я услышал воинственные его крики, которые меня так устрашали раньше. Но теперь, когда я научился языку врага, эти крики перестали меня страшить.

И тогда шаг за шагом я стал теснить моего противника. И он, отступая, находил в себе силы бороться, делая судорожные попытки остаться жить, действовать.

Однако мое сознание контролировало его действия. Уже с легкостью я парировал его удары. Уже с улыбкой я встречал его сопротивление.

И тогда объятия страха стали ослабевать. И наконец, прекратились. Враг бежал.

Но что стоила мне эта борьба!

А.В. Суворов: Никогда самолюбие, чаще всего порождаемое мгновенным порывом, не управляло моими действиями, и я забывал себя, когда дело шло о пользе отечества. Суровое воспитание в светском обхождении, но нравы невинные от природы и обычное великодушие облегчали мои труды; чувства мои были свободны, и я не изнемогал... Трусливый друг опаснее врага, ибо врага остерегаешься, а на друга опираешься.

«Наука побеждать».

И. М. Сеченов: Привыкнуть к страшному, к отвратительному не значит выносить его без всяких усилий (это бессмыслица), а значит искусно управлять усилием.

«Рефлексы головного мозга».

Олег Федулов, каскадер:

Страх — сигнал об опасности. Если хотите, естественная реакция. Шоссе. Вы — пешеход. И вдруг из-за поворота прямо на вас мчится автомобиль. От страха можно залезть ему под колеса. А можно от этого же страха подпрыгнуть так, что и автомобиль, и шоссе, и дом напротив перелетите. Дом, конечно, преувеличение. Но то, что смелому страх — союзник, это точно.

Еще одно злодеяние стресса

Физические и нервные перегрузки могут подавлят» активность иммунной системы.
Кто в наши дни не слышал о стрессе — благодетельном защитном механизме, который в условиях городской жизни, однако, нередко становится причиной и сосудистых заболеваний, и нервных срывов, и прочих бедствий? К списку злодейств можно добавить и угнетение иммунитета, повышающее вероятность любых болезней. Экспериментальные доказательства этого получены группой исследователей из московского НИИ физической культуры (Г. Н. Кассиль,B. А. Левандо, Р.С.Суздальницкий, Б. Б. Першин,C.Н. Кузьмин. Доклады АН СССР, 1984, т. 275,№ 2, с. 506).

В качестве модели крайнего стресса, авторы избрали состояние спортсменов высокой квалификации в моменты «пиковых» нагрузок: в организмах этих абсолютно здоровых, прекрасно тренированных людей можно в чистом, идеальном виде наблюдать то, что происходит с их рядовыми согражданами в домашнем быту, на работе, в транспорте...

Спортсменов просили крутить велоэргометр и измеряли содержание в их крови' иммуноглобулинов А, М и G. На стадии малой нагрузки, соответствующей умеренной тренировке, все три величины отрадно- росли. При средней возвращались к исходной норме, а когда испытуемый работал «до отказа» — резко падали.

В другой серии опытов анализировали кровь, —х взятую у спортсменов во время ответственных соревнований, когда к предельной физической нагрузке добавляется нервная. Здесь был обнаружен феномен «исчезающих антител» — титры нормальных антител и некоторых иммуноглобулинов снижались еще сильнее.

Биохимические исследования показали, что в подавлении иммунитета могут быть повинны такие вещества, как инсулин и серотонин. Защищать же его могут адреналин и родственные ему" продукты деятельности симпатоадреналовой системы. Это позволило авторам сделать определенный практический вывод: для крайних длительных нагрузок (бег и плавание на длинные дистанции, лыжи, некоторые игры) следует предпочитать спортсменов так называемого эрготроп-ного типа, у которых эта система особенно активна.

А не тех, кто принадлежит к другому, вагоинсу-лярному типу и в состоянии стресса обогащает кровь инсулином,— им лучше заниматься спринтом или прыжками.

Ну а как быть с обыкновенными людьми, не штурмующими мировые рекорды? Вывод очевидный: тренировка (строго дозированная) повысит иммунитет и у них. Что же касается разных служебных стрессов, то — кто знает? — не следует ли для работы, связанной с постоянным, нервным напряжением, например административной, подбирать кандидатов «стайерского», эрготропного типа?

Человек в зоопарке испытывает острое, захватывающее ощущение — чувство прикосновения к тайне. Иногда для этого достаточно лишь встретиться взглядом со зверем — и уссуриискии тигр или гималайский медведь, индии-ский слон или нильский крокодил словно по волшебству превратятся вдруг из экспоната за решеткой в таинственного пришельца из далеких неведомых краев. Какие удивительные приключения пережил он у себя на родине? Что видели там эти желтые или зеленые глаза. Эпизоды охоты и бегства от врагов, сражения на брачных турнирах и первые шаги детеныша...

И наверное, именно в зоопарке, где собраны сотни животных, таких непохожих друг на друга, с разными привычками и ухватками, становится особенно наглядной одна из интереснейших загадок живой природы. Откуда берется и от чего зависит все это удивительное многообразие поведения живых существ, на каких свойствах мозга оно основано?

Наш рассказ посвящен страху эмоциональному состоянию, которое возникает в ответ на внешние сигналы, предвещающие реальную или воображаемую опасность, и в то же время типу поведения, проявляющемуся в характерных для каждого вида животных позах и движениях. Мы попытаемся показать, как физиологи ищут ответ на сложнейший вопрос: лежат ли в основе разных видов поведения специфические вещества, действующие на мозг, или же все многообразие деятельности живых существ возникает лишь благодаря разнообразным комбинациям одних и тех же веществ? А страх мы выбрали потому,что — пусть наше мнение субъективно — пожалуй, именно на этом фронте нейробиологии поведения удалось достигнуть наибольших успехов.

I.

«Кот прижимался к дну экспериментальной камеры, прятался в наиболее темный угол, сжимался в комок, втянув голову и прижав уши. Резкий звук, свет или кот-партнер по камере заставляли животное вздрагивать, съеживаться, закрывать глаза. В таком состоянии оно подвергается нападению со стороны других котов, что приводит к углублению страха, утрате инициативности». Так описывают психофармакологи член-корреспондент АМН СССР А. В. Вальдман и доктор медицинских наук М. М. Козловская поведение животного, у которого электрическими импульсами раздражали мозговые структуры, связанные с ощущением страха.

Такое поведение характерно для самых разных «страшных» для животного ситуаций: оно замирает, съеживается, забивается в какой-нибудь угол. Так проявляется вполне целесообразная защитная реакция: в предвидении угрозы иногда полезно ничего не предпринимать сразу, а переждать, оценить обстановку, порыться в памяти — не случалось ли раньше похожего, наметить спасительные действия.

А некоторые внешние раздражители вызывают у животных панику. Они беспокойно оглядываются, беспорядочно мечутся по клетке. Это другая разновидность поведения, вызванного страхом: животное уже перешло к самозащите, хотя еще и не имеет определенного плана действий — лишь бы тго-то делать, куда-то бежать, спасаться.

Помимо характерных движений, эмоции страха всегда вызывают и изменения деятельности внутренних органов животного. Эта связь между переживаниями и вегетативными функциями — мудрое решение, найденное эволюцией. Ведь у живых существ, которые могут заранее активировать свой обмен веществ, деятельность мышц, сердца, легких, больше шансов выжить в критической ситуации, спастись от хищника. Эмоциональное возбуждение, распространяясь к нервным центрам — регуляторам вегетативных функций организма, загодя мобилизует «тылы» в предвидении критической ситуации: учащает сердечные и дыхательные движения, чтобы повысить
снабжение мышц и мозга кислородом и питательными веществами, повышает мышечный тонус.

Но бывает, что животное, испытывающее необычайно сильный страх, уже не мечется и даже не замирает перед бегством, а впадает в полное оцепенение, пульс и дыхание у него становятся совсем редкими, тонус мышц падает. Это уже капитуляция, отказ от всякой деятельности, когда активировать вегетативные «тылы» уже, собственно, ни к чему...

2.

Разрушая отдельные структуры мозга или, наоборот, стимулируя их электрическим током, физиологи долго пытались обнаружить в мозге «центр страха», где, как в Царстве ночи, в котором искали синюю птицу Тильтиль и Митиль, обитали бы Страхи и Ужасы. Единственного такого центра в мозге не оказалось: в страх, панику, тревогу повергает животных электрическое раздражение многих структур мозга. Но самые яркие проявления страха наблюдаются при раздражении срединных ядер гипоталамуса. Возможно, именно здесь возникает страх как первичная, беспричинная и безотчетная эмоция, вместе с ее вегетативными компонентами. Ведь вблизи этих ядер находятся и мозговые центры, управляющие парасимпатической нервной системой, которая контролирует работу внутренних  органов. Кстати, сюда да же идут с периферии нервные волокна, несущие информацию о боли.

Веществом-медиатором, с помощью которого передается нервное возбуждение, в этой области мозга чаще всего служит ацетилхолин. Это он заставляет замирать сердце испуганного животного или человека. А кроме того, эксперименты показали, что введение в эти мозговые структуры веществ, усиливающих действие ацетилхолина, заставляет животных обращаться в бегство, как и под действием страха. Так возникла гипотеза о холинергической природе избегательного поведения и страха — о ведущей роли здесь ацетилхолина.

Однако есть и другой медиатор, тоже вызывающий" на периферии организма физиологические изменения, связанные со страхом, но прямо противоположные тем, что возникают под влиянием ацетилхолина. «Смертельная бледность» (следствие сужения кровеносных сосудов) и сухость во рту, расширение зрачков, пульс, напоминающий барабанную дробь, дрожь (сокращение мышц),-как и многие другие телесные атрибуты страха,— все это эффекты адреналина, медиатора симпатической нервной системы, «генштаб» которой также расположен в гипоталамусе, только в других, задних его отделах...

Сегодня ни адреналин, ни ацетилхолин уже не считаются специфическими медиаторами страха: эти вещества участвуют в центральных и периферических механизмах и многих других видов поведения. С другой стороны, множество других медиаторов вносит свой вклад в возникновение страха. Сейчас физиологи предполагают, что разные эмоционально-мотивационные состояния и их внешние вегетативные проявления зависят именно от того, как складывается баланс между активностью разных медиаторных систем и в мозге, и в его отдельных структурах, и на периферии организма. Но специальным веществом страха никакой единственный медиатор считать нельзя.

И все же в организме есть такие вещества, влияние которых на поведение дает основания полагать, что в нейрохимическом фундаменте страха есть и свои уникальные кирпичики. Это пептиды, короткие цепочки из аминокислот.

3.

Исследования биологически активных пептидов, особенно бурно развернувшиеся в последние годы, показали, что среди них есть вещества, влияющие на специфические виды поведения: «пептиды жажды», «пептиды голода», «пептиды сна». Мы не знаем других соединений, которые так избирательно регулировали бы отдельные формы поведения. Правда, эксперименты свидетельствуют, что один и тот же пептид может участвовать в нескольких функциях мозга, где «все влияет на все», как в отчаянии воскликнул однажды вконец запутавшийся коллега автора этой статьи. Но в сравнении с другими веществами-регуляторами, известными нейрохимикам, именно пептиды весьма специфично связаны с тем или иным поведением.

Вот пример. В гипоталамусе синтезируется девятичленный пептид вазопрес-син. Он задерживает выделение воды почками, в больших дозах суживает кровеносные сосуды, а по совместительству выполняет и психофизиологические функции: улучшает память, облегчает усвоение информации и переход ее в долговременные хранилища. Крысы, получившие вазопрессин, гораздо дольше сохраняют умение спасаться от ударов электрического тока бегством в безопасные отсеки лабиринта. Но когда они должны запомнить, в каком отсеке можно пообедать, от этого пептида гораздо меньше толку. Слабое влияние оказывает он и на память, связанную с пассивным избеганием, которое проявляется не в действиях, а в сидении сложа лапы. Таким образом, вазопрессин избирательно улучшает «трусливую» память животных, да еще и не всякую, а только определенного сорта. Значит, вполне возможно, что или сам страх, или по крайней мере некая особая память, вовлекаемая в его орбиту, химически специфична.

А самая интригующая находка в физиологии страха была сделана 12 лет назад. Американский исследователь Джордж Унгар заявил, что ему удалось выделить из мозга крыс, обученных бояться темного отсека клетки, индивидуальное вещество, которое при внут-рибрюшинном введении необученным крысам ускоряло усвоение ими только этого, единственного жизненного правила — «не соваться в темный угол», и никакого другого. Из гомогенатов мозга 4000 ученых крыс Унгар за шесть лет получил 300 микрограммов этого вещества, которое он назвал скотофобином (от греческих слов, означающих «боязнь темноты»), и установил, что это пептид, состоящий из 15 аминокислот. К тому же оказалось, что крысиный скотофобин заставлял бояться темноты животных других видов — мышей и даже золотых рыбок. Унгар объяснял это действие скотофобина тем, что он стимулирует направленный рост окончаний нервных клеток в неких структурах мозга, играющих главную роль в ощущении «темнового» страха и обучении ему. В итоге в мозге, по его мнению, устанавливаются новые связи между нейронами, складываются их ансамбли, ответственные за усвоение специфического опыта. По сравнению с этим избирательность вазопрессина отступала далеко на второй план.

Но далее выяснилось, что результаты экспериментов Унгара можно толковать и иначе. Оказалось, что скотофобин делает крыс более пугливыми в любой новой обстановке, а не только в темноте. Из других сообщений следовало, что он вообще повышает двигательную активность — животные просто больше суетятся и только поэтому быстрее выбираются из темноты на свет. Появились и данные о том, что скотофобин повышает секрецию гормона мелатонина, участвующего в регулировании суточных ритмов, с которыми, возможно, и связано отношение к темноте и свету, но едва ли страх.

Все эти открытия, весьма печальные для научной карьеры скотофобина как «молекулы страха», заставляют исследователей относиться к нему с осторожностью, и вопрос, связана ли действительно с индивидуальным веществом боязнь темноты, пока остается без ответа...

4.

Физиологам хорошо известно, что для всякой функции организма существуют вещества как стимулирующие ее, так и тормозящие. Ну а страх — есть ли и для него в мозге какие-нибудь специальные тормоза? И может быть, к проблеме химических носителей страха удастся подобраться с этого конца?

Да, вещества, избавляющие от страха, есть. Найдены они были случайно. В 1946 г. фармакологи попытались усовершенствовать препарат мефенезин, который применялся во время хирургических операций для расслабления мышц больного. Было синтезировано девять родственных ему соединений. И у одного
из них, мепробамата, неожиданно обнаружилось другое удивительное свойство: препарат избавлял больных от страха и волнения перед операцией. При этом действие его не было похоже на действие снотворных или наркотиков: новое лекарство не вызывало болезненного пристрастия и не усыпляло больных, хотя и улучшало нормальный сон.

С тех пор создано множество подобных лекарств разного химического строения. Самое сильное успокаивающее влияние оказывают бензодиазепины — производные 1,4-бензодиазепина. К ним относятся широко известные хлордиа-зепоксид (он же либриум или элениум), диазепам (валиум или седуксен), фена-зепам, нитразепам (радедорм), рудотель и т. д. Все они освобождают человека от эмоционального напряжения, гасят страх, тревогу, беспокойство, уменьшают раздражительность, придают выдержку и самообладание в экстремальных ситуациях. Все подобные средства получили общее название транквилизаторов, то есть «успокоителей». Название, надо сказать, не совсем оригинальное: в начале прошлого века один психиатр присвоил точно такое же название изобретенному им деревянному смирительному креслу для особо буйных больных. Современные транквилизаторы, как мы видим, достигают такой же цели куда более гуманным и приятным способом, в чем нельзя не видеть наглядного доказательства несомненного прогресса медицины...

Транквилизаторы уменьшают страх и у животных. Не нарушая движений, эти препараты делают животных более спокойными, укрепляют их сон. Они утихомиривают четверолапых драчунов, но прибавляют отваги животным обороняющимся. Получившие транквилизатор кошки иногда даже первыми нападают на собак.

Но чем объяснить такое действие транквилизаторов? Самое крупное открытие за время их изучения и, пожалуй, самый значительный шаг вперед в физиологии страха сделали в 1977 г. датские учение С. Бреструп и Р. Ф. Сквайре. На синаптических мембранах нервных клеток.мозга они нашли высокоизбирательные химические мишени, на которые действуют бензо-диазепиновые транквилизаторы,— бензодиазепиновые рецепторы.

Бензодиазепиновый рецептор — белок с молекулярным весом около 200 тыс. Он найден в мозге человека, 18 позвоночных животных, 4 беспозвоночных и, видимо, широко распространен в животном мире. Первое время считалось, что этот рецептор принадлежит лишь центральной нервной системе, однако сейчас это мнение меняется: бензодиазепиновые рецепторы обнаружены уже во многих органах. Вот как действует бензодиазепиновый рецептор.

Среди веществ, регулирующих работу мозга’, важное значение имеет гамма-аминомасляная кислота (ГАМК) — основной медиатор торможения. Нервные клетки имеют специальные рецепторы, «настроенные» на ГАМК: соединение ГАМК с таким рецептором и служит толчком к началу тормозного процесса. Однако в организме, как это часто бывает, есть еще одно регуляторное вещество с противоположным действием — белок ГАМК-модулин, который закрывает собой рецепторы на мембране
нервной клетки и не дает ГАМК к ним приблизиться. Так вот оказалось, что бензодиазепиновый рецептор, связавшись с бензодиазепином, оттесняет ГАМК-модулин от рецепторов ГАМК, которая получает возможность оказать свое тормозящее действие.

Возникает, однако, вопрос: для чего на заре эволюции мозга (напомним: бензодиазепиновые рецепторы есть даже у беспозвоночных!) в нем появились рецепторы к веществу, которое будет синтезировано только в начале XX века? Ответ прост: видимо, транквилизаторы, как отмычки, воспроизводят действие некоего природного вещества-ключа, для которого миллионы лет назад эволюция и предназначила бензодиазепиновые рецепторы и которое действует и сейчас, только мы его пока никак не можем обнаружить. На роль этого естественного транквилизатора ученые предлагают сейчас 18 веществ самой разной структуры.

Зачем же природе потребовалось усложнять ГАМК-систему еще и бензо-диазепиновыми рецепторами? Может быть, благодаря взаимодействию их со своим «ключом» осуществляется более избирательное торможение каких-то процессов по сравнению с общим угнетающим эффектом ГАМК — об этом свидетельствуют и некоторые экспериментальные факты. Не исключено, что внутримозговая бензодиазепиновая система существует именно как специальная узда для сдерживания отрицательных эмоций, и прежде всего страха. Если это так, то посмотрите, какой разумный, экономичный, по-своему грациозный способ изобрела для этой цели природа! Бензодиазепиновая узда одна, и одна общая цель достигается ее натяжением. Но в разных участках мозга она как бы нажимает на разные регуляторные рычаги. Через спинномозговые нейроны снижается тонус мышц, через мозжечок снимаются судороги, через двигательные и эмоциогенные подкорковые ядра и кору оказывается общеуспокоительное влияние. В итоге организм спокойнее переживает действие вредных или угрожающих стимулов, более уравновешенным становится и ответное поведение.

Не заметен ли в таком специфическом и в то же время таком системном влиянии почерк пептидов? Не случайно в числе тех 18 претендентов на роль внутримозгового транквилизатора, о которых мы упоминали, есть четыре пептида. Химическое строение бензодиа-зепинов, правда, совсем иное, но ведь мы и говорили, что это всего лишь отмычки, а не настоящие ключи к рецепторам!

Изучение действия бензодиазепиновой системы продолжается. И как знать, может быть, через несколько лет окажется, что этот химический механизм объединяет в одном лице и стимуляторы, и тормоза страха...

5.

Так как же все-таки — есть или нет у страха свое молекулярное лицо? По-видимому, есть. Сам факт избирательности усиливающего или ослабляющего действия на страх множества веществ, с которыми мы познакомились, подтверждает это мнение и вселяет веру в успех поиска еще более действенных регуляторов страха, так нужных медицине.

Но нейрохимическая уникальность присуща, вероятно, лишь самым примитивным и неспецифическим проявлениям страха — может быть, лишь тому темному, зловеще-беспричинному чувству, что рождается в гипоталамусе и заставляет замирать или трепетать человеческую или звериную душу, а потом и тело. Ведь до сих пор, за исключением спорного скотофобина, не известно ни одного вещества, которое избирательно регулировало бы у животных специальные страхи,
например перед хищником, перед ударом тока, перед человеком.

Можно очень осторожно предположить, что чем сложнее тип поведения, тем меньше шансов, что в его мозговой основе заложено некое особое вещество. Повышение сложности реакций животных происходит скорее благодаря увеличению числа участвующих в этих реакциях нервных клеток, регулирующих высшие функции, усложнению связей между нейронами, чем путем появления каких-то новых «молекул поведения».

Но не исключено и другое — что в неисследованных закоулках организма все же прячутся от нас какие-то уникальные молекулы, связанные с определенными типами поведения, которые пока что ускользают от нас из-за низкой чувствительности наших аналитических методов или из-за неумения найти верный подход...

...В пасмурные дни в зоопарке пустынно. Можно бродить от одного зверя к другому и чувствовать себя один на один с ними.

Зверь и человек смотрят в глаза друг другу. Животное не отводит взгляд, как Багира или Акела в сказке Киплинга. Наоборот, зверь внимательно смотрит в глаза человеку, словно сама природа в этот миг стремится понять, по плечу ли нам вынести на свет ее тайны, сложнейшая из которых — работа живого мозга.

Отредактировано gosha (Пт 01:34)